Эксперт: Зеленый свет белым диодам

Выпускники ЛЭТИ, используя собственные наработки, инфраструктуру технопарков в Финляндии и Германии и грамотное продвижение, создали стартап, позже проданный в России крупным партнерам. Для завершения истории успеха им остается запустить полноценную производственную компанию.

В конце этой осени компания «Оптоган» запустит в Санкт-Петербурге линию по производству светодиодов (СД). Ее заявленная производительность — более 30 млн корпусированных белых светодиодов в месяц. В глобальном масштабе такой объем производства — капля в море: в мире ежегодно производится более 100 млрд светодиодов, до 70% из которых белые. Но, по заявлениям руководителей компании, это лишь первая линия, за которой последуют другие, и главное, на ней будут собираться полупроводниковые устройства, не уступающие по характеристикам аналогичным изделиям таких грандов, как Cree, Osram или Philips. Другая особенность этого проекта заключается в том, что петербургская фабрика, по сути, завершит создание вертикально интегрированной промышленной полупроводниковой компании, которая сосредоточит в своих руках все высокотехнологичные стадии производства белых светодиодов: эпитаксиальный рост наногетероструктурных кристаллов, изготовление чипов и корпусирование самих светодиодов. Оставив за собой производственные циклы с высокой нормой прибыли, сборку самих светодиодных светильников «Оптоган» отдаст на аутсорсинг специализированным российским светотехническим компаниям.

Пока «Оптоган» выращивает кристаллы и изготавливает из них чипы в технологическом инкубаторе немецкого Дортмунда, после чего одни аутсорсинговые компании собирают из них светодиоды, а другие монтируют эти светодиоды в светильники, пилотные партии которых уже установлены на нескольких объектах. По словам директора по развитию компании Алексея Ковша, в течение двух лет в Россию планируется полностью завезти весь технологический процесс начиная с эпитаксии и именно здесь наращивать объемы производства. Сейчас на площадку, расположенную на юге Петербурга рядом с кольцевой автодорогой, уже завезено сто машин для корпусирования светодиодов, идет их наладка. Со временем сюда, а также на вторую площадку, в Стрельне, завезут еще сотни автоматов и сборочных линий, производство СД расширят и доведут до 1,5 млрд штук в год. На такой объем предполагается выйти уже через три года, и тогда оборот компании, сейчас составляющий несколько миллионов долларов, достигнет примерно 200 миллионов. Честно говоря, реализация этих фантастических планов стала бы первым случаем столь значительной success-story в творческой биографии автора этих строк, за последние десять лет написавшего истории не одной российской инновационной компании.

В нужном месте, в нужное время

Скепсис в отношении грандиозных планов, которые ставят перед «Оптоганом» его управленцы: в десятки раз всего за три года! — легко объясним. Дело в том, что почти все компании, о которых приходилось писать ранее, смогли встать на ноги, опираясь на героический энтузиазм своих основателей, зачастую на действительно уникальные разработки и те или иные институции, поддерживающие их проекты на относительно ранних этапах развития. Но дальше они развивались очень медленно. Лишенные возможности получить инвестиции на стадии расширения производства и главной подпорки для роста инновационной компании — внутреннего спроса, они застывали на нескольких миллионах долларов оборота и больше не росли.

Надо отметить, что у «Оптогана» деньги на развитие производства как раз есть. Пакет активов компании распределен между тремя крупными игроками: половина акций принадлежит «Онэксиму» и учредителям компании, треть — якутской Республиканской инвестиционной компании, оставшиеся 17% — госкорпорации «Роснано». В течение ближайших лет все они собираются инвестировать в развитие компании почти 3,5 млрд рублей. Оптимизм руководству компании и ее инвесторам, идущим на такие огромные для России расходы на полупроводниковый хайтек, внушает просчитанный аналитиками разных мастей спрос на светодиодную продукцию в мире в целом и уникальная технологическая и политическая конъюнктура в России.

Предполагается, что все выпущенные в «Оптогане» светодиоды найдут применение в двух сферах электроники. Первая — так называемый бэклайтинг, создание СД для подсветки дисплеев различных типов. В России потребителей бэклайтинг-светодиодов нет, как нет и производителей дисплеев, но в мире рынок таких приборов быстро рос все предыдущие годы и, просев было во время кризиса, с начала этого года снова показал рост на десятки процентов. По утверждению Алексея Ковша, этот рынок дефицитен и будет развиваться дальше. Второе направление сбыта СД — это, конечно же, светотехнический рынок. Владельцы компании верят в быстрый рост внутреннего спроса, формируемого под давлением государственной политики, направленной на внедрение энергоэффективных и ресурсосберегающих технологий. Кроме того, они, безусловно, рассчитывают на обострившийся интерес властей к технологическим новшествам, поиск ими любых более или менее ярких проявлений точек роста высокотехнологичных проектов российского производства, которые могли бы проиллюстрировать шумную инновационную риторику конкретными примерами.

Что касается осветительной техники, то, как известно, предполагается повсеместно заменить традиционные лампы накаливания люминесцентными и светодиодными (подробнее см. «Конец лампочки Ильича» и «Послойная осветизация» в «Эксперте» № 24 и № 41 за 2009 год). По расчетам владельцев «Оптогана», технологические коридоры, предполагающие долгую поэтапную отмену ламп накаливания, хоть и робко очерченные по сравнению с продвинутыми в сфере энергосбережения странами мира во введенном в ноябре прошлого года законе об энергосбережении и энергоэффективности, быстро поднимут продажи светодиодной осветительной техники и, соответственно, последующую капитализацию компании, после чего и «Роснано», и «Онэксим», скорее всего, продадут свои доли в компании.

Интересно, что власти вполне солидарны с идеей, продвигаемой руководством «Оптогана», что у России даже есть шанс вообще перешагнуть через люминесцентный этап в светотехнике, прежде всего потому, что у нас не создана инфраструктура утилизации энергоэффективных компактных люминесцентных ламп, содержащих ртуть. Об этом, в частности, в марте этого года заявила на заседании Комиссии по модернизации и технологическому развитию министр экономического развития Эльвира Набиуллина: «Мы должны попытаться перескочить сейчас этап люминесцентных ламп и быстрее двигаться к светодиодным лампам». По ее словам, светодиодное освещение станет доступным способом решения проблемы эффективного освещения благодаря тому, что «стоимость светодиодов в рамках масштабного потребления за пять лет может снизиться минимум в четыре раза». Точно такими же цифрами оперируют менеджеры «Оптогана» в своих презентациях. Буквально за день до мартовского заседания Комиссии по модернизации глава «Роснано» Анатолий Чубайс заверял Дмитрия Медведева, что по надежности и эффективности российская светодиодная лампочка «будет точно на уровне лучших в мире изделий». Причем он прямо сказал президенту страны, что светодиодную технологию, которая «находится просто на самом высоком мировом уровне по эффективности», создали «молодые ученые из питерского Физтеха, которые уехали за рубеж, а мы их привлекли назад».

Школа нобелевского калибра

К тому времени, когда в 2004 году Максим Одноблюдов, Владислав Бугров и Алексей Ковш создали первую совместную фирму в ее финском варианте Optogan Oy, они все успели обзавестись изрядным жизненным и научно-технологическим бэкграундом.

Компания однокурсников сдружилась еще в начале 1990−х. Тогда, учась на втором-третьем курсе института, они вместе торговали недвижимостью и «шабашили»: валили и корчевали лес на дачном Карельском перешейке, копали канавы, строили дома. Все трое закончили в 1996 году кафедру оптоэлектроники питерского Электротехнического университета, бывшего ЛЭТИ, которую возглавлял академик Жорес Алферов. На этой кафедре преподавали не просто известные классные специалисты, а поистине звездные имена в истории отечественной полупроводниковой оптики, без которых не было бы нобелевки Алферова: Вячеслав Андреев, Михаил Дьяконов, академики Борис Захарченя и Владимир Перель, Александр Рогачев, Валерий Скобов, Дмитрий Третьяков (Ковш назвал последнего «великим ученым, основателем эпитаксии, который даже не защитил докторскую диссертацию»).

Во время учебы в аспирантуре Алексей Ковш занимался созданием лазеров на квантовых точках в лаборатории Алферова, Максим и Владислав специализировались на светодиодной тематике. Максим Одноблюдов, по признанию старших коллег из Физико-технического института (ФТИ), рано заявил о себе как яркий ученый. Он был лауреатом стипендий Фонда Сороса и фонда «Династия», выигрывал конкурс молодых ученых питерского ФТИ, опубликовал более 50 научных статей в области физики твердого тела во многих журналах, включая Physical Review Letters. Еще учась в аспирантуре, он начал работать в российских подразделениях Cree и TDI Inс. — компаниях, лидирующих в области светодиодной техники.

Получил опыт работы в американских Cree, TDI и тайваньской Arima Optoelectronics и Владислав Бугров. Как и в ФТИ, в этих компаниях он развивал технологии получения светодиодных приборов на основе нитридов металлов III группы Таблицы Менделеева. Сейчас у него более 50 международных патентов в этой области. Владислав — автор более 30 статей, нескольких работ по светодиодным технологиям на основе нитрида галлия, которые в ФТИ нескромно называют основополагающими. У Алексея Ковша в багаже не только 400 научных трудов, но и статус молодого ученого российского происхождения с самым высоким индексом цитируемости в области физики твердого тела по версии Scopus.

Идея создания светодиодной компании, как вспоминает Алексей Ковш, впервые пришла им в голову еще во время учебы в аспирантуре, в конце 1990−х, «во время возлияний на даче Владислава Бугрова. Причем нам искренне хотелось создать такой бизнес, который занимался бы созданием добавленной стоимости, а не ее распределением, как это повсеместно было тогда в России». Но вскоре после защиты кандидатских диссертаций (все трое защитились в 1998—1999 годах) им пришлось расстаться. Для выпускников кафедры оптоэлектроники не составляло труда найти себе работу в заграничных исследовательских центрах, и все по приглашениям уехали за границу. Ковш попал на Тайвань, когда лаборатория Жореса Алферова получила контракт на 1,5 млн долларов для ФТИ, и три года, несмотря на молодость, курировал проект с азиатами. Позже он участвовал в создании компании Innolume в Дортмундском технопарке, после чего — это произошло уже после создания «Оптогана» — перевез успешный стартап в Калифорнию, где компания за короткое время стала ни много ни мало мировым лидером в области специфических лазеров на квантовых точках. Они оказались востребованными в медицине, в частности для приборов неинвазивного измерения гемоглобина в крови, и в телекоме — в устройствах Fiber to the Home. Максим Одноблюдов успел поработать в качестве приглашенного ученого в области оптоэлектроники в университетах и исследовательских центрах Швеции, Японии, Тайваня, Финляндии, Норвегии и США. Владислав Бугров, по его словам, делил рабочее время между Англией, Тайванем и Россией.

Кухонный старт в эпитаксию

Создать свой собственный светодиодный стартап намотавшаяся по миру компания окончательно решила в 2003 году, в очередной раз собравшись на кухне в питерской квартире Ковша. «В Калифорнии стартапы создаются в гаражах, в Германии — в подвалах, а у нас в России — на кухнях», — говорит Алексей. Ребята успели поработать в ведущих светодиодных научных центрах мира, у них созрела куча своих идей относительно того, как вырастить более эффективные светодиоды, с более высокой светоотдачей. К этому времени у них уже сложилось устойчивое представление, что светодиоды — это «взрывной» бизнес и скоро эти приборы из области специфического применения начнут выходить на массовые рынки и прежде всего пойдут в общее освещение. К тому же все они были впечатлены успехами американских технологических стартапов в конце 1990−х — начале 2000−х и в результате решили сделать стартап на своих идеях и начали искать деньги на проект. Компанию назвали «Оптоган», где «ган», точнее GaN — это нитрид галлия, основной полупроводниковый материал, который используют для создания белых светодиодов.

 

Суть проблемы, которую хотели решить в «Оптогане» за счет разработки новых технологий эпитаксиального роста наногетероструктурных кристаллов, заключалась в следующем. Полупроводниковые материалы для светодиодов производят на специальных установках методом эпитаксиального (или послойного) выращивания так называемых гетероструктур, за открытие которых Жорес Алферов, собственно, и получил Нобелевскую премию. Проще говоря, при эпитаксии на подложку — тонкую монокристаллическую пластину — осаждаются нанослои различных материалов, которые в итоге и определяют кристаллографические свойства излучающего полупроводника. Эпитаксиальное выращивание — самая наукоемкая часть технологической цепочки производства светодиодов, образец этакого мирового суперхайтека, как, например, газовая турбина в машиностроении. Несмотря на сотни миллиардов уже выпущенных только белых СД, сами технологи до сих пор называют эпитаксиальный процесс получения каждой светодиодной структуры скорее искусством, чем устоявшейся технологией. Соответственно, ноу-хау эпитаксиального роста определяет работу светодиода: его КПД и срок службы — и в конечном счете отличает чипы одних производителей от других. Но при выращивании гетероструктур на основе того же нитрида галлия возникают так называемые дислокации. Это сбои, неправильности в кристаллической решетке, из-за которых энергия электронов, которые в идеале все должны были бы рекомбинироваться с дырками, излучив фотоны света, на деле теряется по дороге к этой дырке, превращаясь в тепло. Происходит так называемая безизлучательная рекомбинация тока. В результате эффективность светоотдачи кристалла существенно снижается. В «Оптогане» была разработана сначала теоретическая модель появления и подавления таких дислокаций, а потом и эффективная и простая в реализации технология «пирамидального» роста структур, при которой дислокации как бы съедают друг друга и не прорастают в эпитаксиальный слой, благодаря чему качество эпитаксиального слоя улучшается. Применение этой технологии должно было привести к значительному росту светоотдачи кристаллов.

Но сначала необходимо было проверить эти идеи на «живом» эпитаксиальном оборудовании, при небольших стартовых деньгах, выкладываемых из собственного кармана. «То есть нужны были две вещи, — рассказывает Алексей Ковш, — доступ к производству, к эпитаксиальному реактору, на котором можно будет показать все наши наработки, и доступ к венчурным деньгам. Мы не могли даже и представить, что можно попытаться у кого-то в России получить венчурные деньги на выращивание эпитаксиальных наногетероструктур с пониженной плотностью, без излучательных дефектов и с расширенной областью объемного заряда для повышения эффективности излучательной рекомбинации в PN-переходе». Такая просьба, по его словам, тогда просто взорвала бы мозги у любого российского инвестора. Кроме того, для привлечения венчурных капиталистов нужна была крыша в прямом смысле этого слова — организация, которая официально приютила бы проект.

Технопарки — за хорошие проекты

Благодаря наработанным связям в научных кругах основателям «Оптогана» удалось договориться с руководством технопарка при Техническом университете Хельсинки, расположенного в научном районе финской столицы Отаниеми. Финны сразу схватились за предложенные проекты — работать с нитридом галлия здесь было некому, пользоваться университетской эпитаксиальной установкой никто толком не умел, и машина стоимостью несколько миллионов евро попросту простаивала. Нужны были специалисты, которые могли бы научить финских студентов работать на ней без риска сломать дорогостоящее оборудование. Под «Оптоган» финны сделали программу, выделив для исследований в области эпитаксиального роста наноструктур грант в 200 тыс. евро. Кроме того, ребятам удалось убедить финнов, что все идеи и научные результаты, наработанные на университетском оборудовании, будут принадлежать компании «Оптоган». Финны пошли и на это. Они понимали, что для университета выгоднее не мифическое обладание некими ноу-хау и не быстрый возврат денег, а то, что на уже существующей инфраструктуре можно квалифицированно обучать своих студентов, готовить национальных специалистов, которых российские ученые научат управляться с высокой технологией эпитаксиального выращивания нитрида галлия. Как всегда существовал банальный недостаток хороших проектов, которые могли бы поддерживать университетскую науку на мировом уровне. А проект «Оптогана» выглядел хорошим.

Основателям Optogan Oy обустраиваться в Хельсинки помогали двое финнов, которые получили в компании небольшие доли, потом  выкупленные венчурными капиталистами. Но это произошло позже, а пока топ-менеджерам компании приходилось жить в самых дешевых отелях, экономить на еде, ютиться на крошечном пространстве университетского кабинета, где буквально негде было поставить второй стул, — до тех пор, пока первые же полученные результаты не привели венчуристов. Мало того, инвесторов было несколько, и они даже начали бороться за активы перспективного стартапа, что позволило его учредителям сохранить в компании максимально возможные собственные доли. В итоге «Оптоган» получил 300 тыс. евро от финского венчурного фонда VNT — первые операционные деньги, на которые уже можно было делать что-то по-настоящему стоящее, и компания начала динамично развиваться. Но каким бы важным ни был вклад частных инвесторов в высокие технологии, развитие производственных компаний в такой «тяжелой» сфере, как полупроводниковая оптоэлектроника, невозможно без государственной подпорки, отмечает Алексей Ковш.

 

Университетского оборудования было достаточно для проверки идей и первичной отработки технологий. Но для предоставления потенциальным потребителям и более мощным инвесторам качественных чипов, показывающих возможности технологии роста кристаллов, нужна была своя техника, заточенная только на собственные задачи. Учебная лаборатория, где свойства дорогостоящего материала могли быть испорчены неумелым движением студента или некорректным использованием другой неквалифицированной группой исследователей, которые могли сбить необходимые настройки, для этого не годилась. Но надежды на готовность венчуристов вложить миллионы в эпитаксиальное и измерительное оборудование для проверки чьих-то научных идей тоже было мало. «Они не любят вкладываться в железяки, — говорит Ковш, — и, конечно, больше инвестируют в операционные деньги. И для такой небольшой компании, как наша, которая занимается hardware, было очень важно иметь пусть маленькое, но работающее производство, чтобы доказать, что наши идеи работают». Новую площадку долго искать не пришлось — ею стал комплекс высоких технологий MST.Factory, часть Дортмундского технопарка, специализирующаяся на нанотехнологических и IT-проектах. Как раз здесь за пару лет до описываемых событий Алексей Ковш организовывал компанию Innolume вместе с физтеховским профессором Николаем Леденцовым. Сейчас Алексей предлагает устроителям наукограда в Сколкове не просто присмотреться к опыту технопарка в этом немецком городе, а взять в качестве образца и просто скопировать многие подходы работы с молодыми высокотехнологичными компаниями, чтобы привлечь по-настоящему хорошие хайтек-проекты.

Хайтек из доменной печи

К 1990−м Дортмунд, когда-то процветающий сталелитейный и угольный рай Рурской области на западе Германии, превратился, по оценке самих немцев, в захолустную дыру. Знаменитые крупповские сталелитейные предприятия остановились: некоторые были закрыты из экологических соображений, другие перевезены в Китай. Прекратили работу и угольные шахты. Муниципальные власти решили создать в городе местную Кремниевую долину, приняв стратегию «Новый Дортмунд», стимулирующую развитие в городе экономики знаний и провозглашающую микро— и нанотехнологии в качестве приоритетных отраслей промышленности. В результате на месте бывшей сталеплавильной печи разместился комплекс, напичканный, в том числе на кредиты Евросоюза, ультрасовременным оборудованием и «чистыми комнатами», необходимыми при создании материалов для оптоэлектроники, то есть всем тем, что максимально сокращало путь до разработки пилотных образцов и выхода инновационных разработок на рынок.

Но даже создав такие условия для работы, немцы неожиданно для себя столкнулись с другой проблемой — привлечь приличные проекты в город, еще недавно считавшийся дырой, оказалось совсем не простой задачей. Инноваторам были предложены невиданные льготы: в частности, компаниям предлагалось оборудование стоимостью в миллионы евро, за которое в течение пяти-восьми лет нужно было заплатить всего 20−25% его стоимости. Немцы не занимались благотворительностью. Они рассуждали здраво: в любом случае строится инфраструктура новой экономики, привлекаются лучшие разработчики мирового уровня, они, в свою очередь, привлекают дополнительные деньги инвесторов, создают рабочие места для высококвалифицированных специалистов — все это порождает растущий спрос на услуги и на новые рабочие места для оживающего города.

Научным руководителем Innolume числился Жорес Алферов. Приезд нобелевского лауреата в MST.Factory в свое время немало поспособствовал росту реноме Дортмундского технопарка. В итоге там быстро обжилось 20 высокотехнологичных компаний, шесть из которых были русского происхождения, а часть возглавлялась представителями питерского Физтеха — та же Innolume, а позже и «Оптоган». Компания, получив необходимое оборудование по сути в личное пользование на гарантированный срок, быстро нашла двух инвесторов из Скандинавии — VIA Venture Partners и Nordic Venture Partners, в 2006—2007 годах вложивших в нее 5 млн евро. Наладив производственную линейку в Дортмунде, в 2007 году в «Оптогане» получили эффективность светодиодов 110 люменов на ватт (сейчас речь идет о 130 люменах на ватт) на чипах так называемых старших бинов — то есть лучших, отобранных после разделки кристалла, что уже вполне дотягивало до уровня мировых лидеров. Светодиоды, предназначенные для бэклайтинга дисплеев и освещения, прошли тестирование в крупных компаниях. Выход готовых светодиодов был доведен до 2 млн в год (сейчас до 10 млн), этого хватало на 4 тыс. светильников, но, чтобы продавать светодиоды на рынок, необходимо выпускать 20 млн штук в месяц. И тогда стало понятно, что для полноценного выхода на рынок нужно строить большое производство. «Смотрите, — говорит Алексей Ковш, приводя в пример кремниевую электронику, — при строительстве завода с производительностью, большей в десять раз, инвестиции в оборудование возрастают всего лишь в три раза, при этом себестоимость чипов падает в полтора, а иногда и в два раза. Похожие цифры и в оптоэлектронике».

В случае строительства фабрики в Германии «Оптогану» пришлось бы конкурировать с технологическим лидером отрасли компанией Osram. Правда, «Оптоган» хотели проинвестировать две компании, входящие в число крупнейших «голубых фишек» Кремниевой долины, которые начали активно заниматься оптоэлектронными технологиями. Но продажа стратегу означала бы интегрирование компании в большую структуру и смену менеджмента, либо же ее просто могли купить для того, чтобы закрыть, как не раз случалось в истории хайтека. «И тут, — продолжает рассказ Ковш, — нам в руки случайно попал журнал со статьей руководителя Курчатовского института Михаила Ковальчука, где он говорил о предстоящем развитии нанотехнологий, в том числе светодиодных, в России. Мы почувствовали, что в России появляется интерес к этой теме. Тогда мы всерьез начали думать о возвращении на родину, хотя к этому времени уже было решили для себя, что мы уехали навсегда».

Начались переговоры с «Онэксимом» Михаила Прохорова. Одним из условий продажи было сохранение менеджмента. Удалось быстро найти общий язык с директором по высоким технологиям финансовой группы Валерием Кривенко. В итоге буквально за несколько месяцев была заключена сделка, и активы компании были выкуплены за миллиард рублей — венчурные капиталисты многократно вернули свои вложения, достаточно приличную долю в компании сохранили и ее основатели. Еще до этого была подана заявка на финансирование проекта в «Роснано», и в конце 2008 года она была удовлетворена. Так что когда в апреле 2009 года Анатолий Чубайс прилетал в Дортмунд на нанотехнологическую конференцию, оставалось обсудить лишь некоторые детали предстоящей сделки, которая была заключена в июне в рамках Петербургского экономического форума, в результате чего и появилось ЗАО «Оптоган».

Налет звездности, которым сразу же покрылась компания после сделки, активный PR западного образца, рассчитанный на неподготовленную публику, чуть ли не отблеск мессианства в высказываниях («Мы — новая экономика России!») вызвали довольно сильное раздражение в среде профессионалов. Как производитель чипов компания не была известна никому вплоть до самого начала ее раскрутки силами «Роснано» и «Онэксима». По мнению опрошенных экспертов, в официальных выступлениях руководители компании уходят от обсуждения прямых вопросов о свойствах их продукции. Недруги утверждают, что квалификации их чипов и подтверждения того, что они имеют технологию производства, сравнимую с лидером рынка Cree, никто не видел. По официальным же спецификациям светодиодов, представленным на сайте компании, сделать выводы о соответствии светодиодов рекламным заявлениям о достижении 130 люменов на ватт невозможно. Кроме того, за шумихой, поднятой вокруг «Оптогана», как-то подзабыли о существовании светодиодной компании «Светлана-оптоэлектроника», на которой уже организован полный технологический цикл производства полупроводниковых источников света — от гетероструктур до готовых светодиодов. У нее есть две эпитаксиальные машины, которые, по нашим сведениям, сейчас простаивают, так как российский рынок не обеспечивает платежеспособным спросом их работу и пока выгоднее покупать чипы из Юго-Восточной Азии. Но ситуация может в корне измениться. Еще в конце прошлого года глава «Ростехнологий» Сергей Чемезов обещал президенту запустить производство полного цикла, имея в виду «Светлана-Оптоэлектронику», которая входит в один из холдингов, принадлежащих госкорпорации. А уж наладить сбыт среди тысяч компаний, контролируемых «Ростехнологиями», если того уж очень захотят ее руководители, им не составит особого труда — в отличие от той же «Роснано». Удастся ли «Оптогану» развернуть на территории России хайтек-производство действительно полного цикла — от эпитаксии до светильника — и занять лидирующие позиции на свободном рынке, пока вопрос. Но если это получится, в России наконец появится крупная инновационная компания, олицетворяющая новую экономику страны.

Источник: "Эксперт"